Кисловодск

А. С. Пушкин

Среди местностей, городов и уголков России, которые обессмертил Пушкин своим посещением, особое место отводится Кавказу. Край — им воспетый и горячо любимый. В русской поэзии он — поистине его первооткрыватель. «Судьба, — писал Н. В. Гоголь, — как нарочно забросила его туда, — где границы России отличаются редкою величавою характерностью; где гладкая неизмеримость России прерывается подоблачными горами и обвевается снегом. Исполинский, покрытый вечным снегом, Кавказ среди знойных долин поразил его: он, можно сказать, вызвал силу души его и разорвал последние цепи, которые его тяготели на свободных мыслях».

В первый раз Александр Сергеевич Пушкин прибыл на Кавказ в 1820 году с семьей героя Отечественной войны 1812 года генерала Н. Н. Раевского. С его младшим сыном Николаем поэт подружился еще в лицейские годы в Царском Селе.

По пути на Кавказские Минеральные Воды в Екатеринославе 25 мая Раевские отыскали Пушкина в жалкой лачуге, лежавшего с тяжелым приступом лихорадки. Отец Николая обратился к начальнику Пушкина, генералу И. Н. Инзову, с просьбой отпустить больного с ними для лечения на Водах. Инзов позднее писал почт-директору К. Я. Булгакову: «Расстроенное его здоровье в столь молодые лета и неприятное положение, в коем он по молодости лет находится, требовали, с одной стороны, помощи, с другой, — безвредной рассеянности, потому отпустил я его с генералом Раевским»

Теперь известно, что встреча Пушкина с Николаем в Екатеринославе была не случайной, а заранее условленной. Для обоих юношей Кавказ был «страною вольности», и поездка туда являлась особенно желанной. Дорога к «Бештовым горам» пролегала по степям Таврии, бассейна Дона и Северного Кавказа. Кавказский тракт к Водам проходил тогда через станицы Северную, Александровскую, Саблинскую и Георгиевск. По пути домашний врач Раевских Е. П. Рудыковский вылечил поэта, и путешествие было прият­ным. На Горячие Воды, как до 1830 года назывался Пятигорск, приехали после 11-дневного пути 6 июня и остановились в заранее снятом старшим сыном генерала Александром пятигорском доме Реброва на Большой Средней улице. Этот длинный одноэтажный дом сохранился до сих пор. По тому времени усадьба была весьма удобна: кухни, ледники, конюшни, сенник, уборные и прочее. Молодой курортный городок усилиями А. П. Ермолова, командующего Кавказским отдельным корпусом, еще только благоустраивался.

Состояние Горячих Вод в 1819 году описала в воспоминаниях девица Анна Стрелкова. Посетители сначала прибывали в Константиногорскую крепость, у подошвы горы Бештау, в нескольких верстах от серных горячих источников на отроге Машука — Горячей горе. Возле самих целебных ключей они жили в летних калмыцких кибитках «с тремя окончинами и дверями». Место, где располагался курорт со старыми Александровскими и новыми Ермоловскими ваннами, называлось «Лагерь».

Но даже в такой неустроенной глуши гремела полковая музыка, и юная девушка «не упущала время наслаждаться всеми удовольствиями, которых здесь не имело недостатка». Молодежь танцевала прямо на плоских скалистых площадках. Ездили в шотландскую колонию Каррас с ее прекрасными садами. Стрелкова описала и поездку в аул «у самой подошвы горы Верблюд», и встречу с дервишем из Персии, и «ужаснейший Провал», и поход «ползком» на «ужаснейшую крутизну» горы Машук. Туда продирались среди колючих кустарников и диких виноградных лоз, а с вершины перед ними «предстал, как на блюдечке», вид долин и гор до самого Георгиевска. Год спустя и Пушкин увидел те же «ландшафты неизъяснимой прелести, превосходящие, всякое описание», как восторженно рассказывала Стрелкова.

«Воды горячие... истекают из подошвы небольшой долины, на которой все селение расположено в две улицы, — писал Н. Н. Раевский дочери Екатерине. — Я приметил до 60 домов, домиков и лачужек, и как сего недостаточно для приезжающих, то нанимают калмыцкие кибитки, палатки и располагаются лагерями, где кому полюбится... Ванны старые, хотя стоят казне довольно дорого, ни вида, ни выгод не имеют, новые же представляют и то, и другое: и возможную чистоту, и опрятность».

На вершине Горячей горы (там, где теперь скульптура орла) находились старые Александровские ванны, состоявшие из трех ветхих зданий и узкой крытой галереи.

Старший Раевский писал дочери, что часто приходил «пользоваться с галереи видом наиприятнейших гор и забавным сего селения и жителей; карикатурных экипажей, пестроты одеяний, смесь калмыков, черкес, татар, казаков, здешних жителей и приезжих — все это под вечер движется, расходится, сходится и все до безделицы с галерей новых ванн глазам вашим открыто». Раевский имел в виду не закрытую галерею Александровских ванн, а открытую галерею новых, возведенных в 1819 году по распоряжению А. П. Ермолова. Ванны эти, получившие название Ермоловских, располагались на первом уступе Горячей горы. Они были сооружены из сосновых брусьев, покрыты железом, украшены по фасаду шестью колоннами и имели шесть ванн. Здесь находились открытая галерея и смотровая площадка с железными перилами, к которой вела сооруженная в 1813-1814 годах каменная лестница из 68 ступенек — первое капитальное строение на Горячих Водах. По этой лестнице Пушкин взбегал к ванным зданиям. Позже ванны снесли, а лестница, хотя и переделывалась, но охранилась до наших дней. Расположена она за Лермонтовскими ваннами в зарослях кустарника.

21 июня Пушкин вместе с Н. Н. Раевским-младшим и офицером князем С. И. Мещерским навестили жившего в доме А. П. Макеевой чиновника английской миссии в Персии Эдуарда Виллока. Это был визит вежливости, после того как дипломат, тоже лечившийся на Горячих Водах, посетил генерала Раевского в усадьбе Реброва. На Горячих Водах Пушкин принимал горячие серные ванны и теплые кислосерные. В 1820 году они находились в домике на месте нынешней Академической галереи.

«При первом хорошем дне, — писал генерал Раевский дочери, — положено ехать наверх шпица Бештового, с которого верст на 100 открывается вид во все стороны». Из письма Пушкина брату Льву узнаем, что он с Раевскими восходил на «острый верх пятихолмного Бешту и Машука». «Мы ездили, — сообщал Раевский, — в называемую неправильно шотландскую колонию, ибо их только две фамилии, кои миссионеры Лондонского библейского общества, остальные же — разные немцы».

8 июля Пушкин с Раевскими переехал с Горячих Вод на Железные. Поселились у источника № 1 в калмыцкой кибитке под охраной казаков и солдат. «Здесь мы в лагере, как цыгане, — писал Раевский, — на половине высокой горы. Десять калмыцких кибиток, 30 солдат, 30 казаков... Места так мало, что 100 шагов сделать негде, или лезть в пропасть, или лезть на стену... Картину перед собой имею прекрасную, то есть гору Бештовую». Отсюда они предпринимали восхождения на горы Железную, Каменную (очевидно, нынешнюю Развалку), Змеиную. В середине июля Пушкин и Раевские приехали на Кислые Воды, и здесь поселились в офицерских домах Кисловодской крепости, возведенной на берегах речки Ольховки в 1803 году. «Богатырскую воду» — нарзан они пили из устроенного в 1813 году георгиевским архитектором Мясниковым колодца — «Мясниковского сруба» — первого по времени каптажа нарзана. Нарзанные ванны принимали в соседнем с ним павильоне, где минеральная вода подогревалась раскаленными пушечными ядрами. Местность вокруг Кислых Вод была совсем глухая, поросшая травой столь высокой, что в ней скрывался всадник.

Все это восхищало поэта. Однажды Пушкин с Николаем Раевским на казачьих конях без охраны поехали по балкам, лугам и ущельям окрестных речек, не предупредив генерала. До вечерней зари друзья не вернулись. Встревоженный их долгим отсутствием старый Раевский попросил коменданта крепости, смотрителя Кислых Вод майора Тенгинского полка И. А. Курило, отправить конных линейных казаков на поиски затерявшихся в травяных чащах сына и юного поэта. Время было военное, тревожное, их могли взять в плен абреки, блуждавшие вокруг русских поселений, редутов и крепостей. Они потребовали бы за плененного сына известного русского генерала огромный выкуп. Подобные случаи в те времена были нередки. На Кислых Водах у Пушкина родился замысел поэмы «Кавказский пленник».

Приезжавший каждое лето в Кисловодск и хорошо знавший его прошлое исторический романист Д. Л. Мордовцев в романс «Железом и кровью» дал воображаемую картину беседы Пушкина с казаком-инвалидом в духане Наркизова. Духанщик разостлал на траве ковер, поставил миски с ухой и несколько бу­тылок кахетинского вина. Подошел старый казак с деревянной ногой. На груди у него был Георгиевский крест. Разговорились, «А за что получил Георгия?

- Вот за эту самую деревяшку, — бойко отвечал казак, выставляя вперед деревянную ногу.

- Значит, был в горячем деле?

- Бывал не раз, да и черкесского хлеба-соли испробовал. В полону побывал, ваша милость.

- А, это интересно, — засуетился Пушкин. — Расскажи, сделай милость, как там все у них, — сказал он, подавая инвалиду стакан вина. — Садись, кавалер, и расскажи».

И казак сообщил, как его в «бекете» (пикете) на Кубани заарканили черкесы и увели в горы. Полюбившая казака черкешенка Зюлька дала ему возможность бежать из плена. Все были тронуты рассказом инвалида. «Что же наконец старина? — спросил Пушкин, когда все немного успокоились.

- Да тем, ваше благородие, дело и кончилось, — отвечал старик. — Вывела она меня до Кубани, простилась со мной, и вот теперь я здесь, а что с ней, Богу известно»

К этому эпизоду своего романа Мордовцев сделал примечание: «В детстве в 40-х годах я знал одного донского войскового старшину, который рассказывал мне об этом пребывании Пушкина в Кисловодске». Так возникла фабула «Кавказского пленника». «Сцена моей поэмы... — писал поэт в 1821 году Н. И. Гнедичу, — на берегах шумного Терека, на границах Грузии, в глухих ущельях Кавказа я поставил моего героя в однообразных равнинах, где сам прожил два месяца, где возвышаются в дальнем расстоянии друг от друга четыре горы, отрасль последняя Кавказа...».

В письме к П. А. Вяземскому Пушкин заметил о герое поэмы: «Другим досадно, что пленник не кинулся в реку вытаскивать мою черкешенку — да, сунься-ка, я плавал в кавказских реках, — тут утонешь сам, а ни черта не сыщешь: мой пленник умный человек, рассудительный, он не влюблен в черкешенку — он прав, что не утопился». Видимо, Пушкин сам плавал в разлившихся после июльских гроз и ливней водах Подкумка: другой более полноводной реки, кроме Кубани, видеть ему на Кавказе в тот раз не пришлось.

Сам поэт строго оценивал эту поэму: «... Отеческая нежность не ослепляет меня насчет «Кавказского пленника», но, признаюсь, люблю его сам, не зная за что, в нем есть стихи моего сердца». На титульном листе первого варианта поэмы, носившей вначале название «Кавказ», рукою Пушкина сделан рисунок: фигура вооруженного черкеса на характерном фоне Бештау и набросок казачьего поста на кургане. Еще один рисунок к поэме сделан на полях эпилога: фигурка грузинки в черкеске, три вершины Бештау и вольный очерк облаков. В рисунках Пушкина отражены его первые впечатления на Водах.

Но самые первые стихотворные строки Пушкина о Кавказе появились в эпилоге к «Руслану и Людмиле», сочиненному вскоре после знакомства с краем гор и напечатанному во втором издании поэмы. В нем даны героические образы борьбы за прекрасный, поэтический и «негодующий» Кавказ.

Посвященная другу юности Н. Н. Раевскому («Прими с улыбкою, мой друг, свободной музы приношенье...») поэма «Кавказский пленник» была восторженно принята читателями. В ней, по словам В. Г. Белинского, в первый раз русское общество познакомилось с Кавказом, давно уже известным России по военным действиям.

Выход поэмы в свет стал важным этапом и в творчестве самого Пушкина. В путешествии по Кавказу перед ним открылся новый мир, напитавший и несказанно обогативший его творчество на всю жизнь. Среди гонений, которым его подвергли в юные годы, эта поездка была как глоток вольного воздуха. Живая картина Минеральных Вод дана поэтом в стихотворном наброске «Я видел Азии бесплодные пределы»:

... Ужасный край чудес!.. Там жаркие ручьи
Кипят в утесах раскаленных,
Благословенные струи!
Надежда верная болезнью изнуренных.
Мой взор встречал близ дивных берегов
Увядших юношей, отступников пиров,
На муки тайные Кипридой осужденных,
И юных ратников на ранних костылях,
И хилых стариков в печальных сединах...

Проведя на Водах два месяца, Пушкин с Раевскими 5 августа покинул их, направившись в Крым, в имение генерала в Гурзуфе. «Жалею, мой друг, — писал поэт брату Льву 24 сентября 1820 года, — что ты со мною вместе не видел великолепную цепь этих гор, ледяные вершины их, которые издали на ясной заре кажутся странными облаками, разноцветными и недвижными. .. Кавказский край, знойная граница Азии, любопытен во всех отношениях. Ермолов наполнил его своим именем и благотворным гением». Плоды огромной созидательной деятельности А. П. Ермолова по благоустройству Вод Пушкин увидел, когда летом 1829 года вторично на один день приехал в Горячеводск по пути в Закавказье. От дикого вида, какой он имел прежде, не осталось и следа. В «Путешествии в Арзрум» он писал: «...Нынче выстроены великолепные ванны и дома.

Бульвар, обсаженный липками, проведен по склонению Машука. Везде чистенькие дорожки, зеленые лавочки, правильные цветники, мостики, павильоны. Ключи обделаны, выложены камнем; на стенах ванн прибиты предписания от полиции; везде порядок, чистота, красивость».

Пушкин бегло осмотрел все новое на Горячих Водах. Стараниями А. П. Ермолова были построены казенная гостиница «Ресторация», Николаевские ванны, устроен парк «Цветник», разбит бульвар, появились новые улицы с частными домами. По пути к Провалу Пушкин на отроге Машука у Михайловского источника увидел красивый легкий деревянный павильон в виде китайской беседки. Его возвели братья Бернардацци в 1828 году. Отсюда Пушкин любовался видом на горы и новый курортный городок, раскинувшийся в Горячеводской долине. Эту беседку с сидящим на ее скамейке франтоватым господином тогда же зарисовал художник Н. Г. Чернецов. Есть и более поздний вариант того же рисунка, где на скамье мы видим самого поэта.

13 августа 1829 года Пушкин из Закавказья в третий раз приехал на Горячие Воды вместе с дорожными спутниками, декабристом М. И. Пущиным, братом его лицейского друга, и с офицером Р. И. Дороховым. Остановившись в «Ресторации», он провел на Горячих Водах целую неделю, до 21 августа. На этот раз Пушкин прибыл для лечения и отдыха после утомительной поездки по Закавказью и в Арзрум. Он предпринял ее ради встречи с братом Львом, другом юности Н. Раевским и сосланными на Кавказ декабристами. Н. Н. Раевский к тому времени в свои 28 лет уже дослужился до генеральского чина.

То с оказией, то верхом в одиночку пробирался поэт через самое сердце горной страны, ее перевалы, дикие и опасные ущелья. Наблюдая за одним из сражений, он однажды вместе с казаками бросился в схватку с турецкими делибашами. Общеизвестны его стихи о Кавказе, написанные во время и после этой поездки, и незаконченная поэма «Тазит». «...Более недели Пушкин и Дорохов,— писал М. И. Пущин, — не являлись в Кисловодск, наконец, приехали вместе, оба продувшиеся до копейки». Здесь тоже произошло много перемен. Возле «Мясниковского сруба» возвели к сезону 1829 года новую полотняную купальню с 16-ю ваннами. В ней Пушкин принял 19 подогретых нарзанных ванн, оставив об этом собственноручную роспись — единственный дошедший до нас местный документ-автограф о пребывании на Водах.

В 1823 году братья Бернардацци неподалеку от источника нарзана построили казенную гостиницу «Ресторация» на Кислых Водах — первое общественное здание для посетителей. Тогда же на берегах Ольховки был разбит молодой парк. Годом позже А. Ф. Ребров вблизи нарзанного источника поставил свой красивый особняк, сдававшийся летом посетителям. На Кислых Водах Пушкин несколько дней провел в номерах «Ресторации», а затем вместе с приятелем, офицером П. В. Шереметевым, поселился в доме Реброва. В нем Шереметев, богач и гурман, держал стол для приятелей, имея своего повара.

В Солдатской слободке, возникшей в 20-е годы у стен Кисловодской крепости, жил еще один приятель Пушкина, офицер В. В. Астафьев. На Горячих Водах он обыграл Пушкина в карты, и теперь поэт ездил к нему на квартиру в надежде отыграться. М. И. Пущин вспоминал: «Пушкин приказал моему Кириллову приводить ему по утрам одну из лошадей моих и ездил кататься верхом... Но скоро я узнал, что в Солдатской слободке около Кисловодска поселился Астафьев, и Пушкин всякое утро к нему заезжал». Тем летом во время лечения и отдыха у Пушкина возник замысел прозаического «Романа на Кавказских Водах» с очень сложной фабулой. В сохранившихся набросках плана названы имена многих живших на Водах лиц, большое количество реальных деталей курортной жизни тех лет. Замысел свидетельствует о глубине и точности наблюдений автора. Роман он намеревался «населить» различными представителями тогдашнего общества, собравшегося на Водах. Все это могло бы стать реалистической картиной жизни. Однако Пушкин был, видимо, отвлечен иными темами. Роман остался ненаписанным. Сохранился лишь отрывок его первой главы, датированный 30 сентября 1831 года.

Имя поэта теперь звучит в названии Пушкинских ванн в Пятигорске и галереи в Железноводске. В городах-курортах всюду есть Пушкинские улицы. В зале Пушкинской галереи стоит большая скульптура С. Д. Меркурова «Пушкин у моря». В дни двухсотлетнего юбилея центральную аллею Кисловодского парка украсила скульптура молодого А. С. Пушкина работы скульптора Г. В. Курегяна. Но прижизненных «памятников» ему немного: бывшая «Ресторация» и дом Реброва в Пятигорске, старинная каменная лестница на Горячую гору в «Цветнике». Черты времени Пушкина сохранила бережливая природа: так же великолепны цепи гор, ледяные их вершины. Так же стоит на страже вечности «пятихолмный Бешту» — «новый Парнас» поэта

В Пятигорске в 1982 году, в 145-ю годовщину гибели Пушкина, его пребывание на Водах отметили открытием памятника

В последние годы жизни мысль Пушкина снова обратилась к Пятигорску. Он узнал, что в этом городе живет декабрист Василий Дмитриевич Сухоруков, с которым поэт подружился в 1829 году на Кавказе. Служа в Пятигорске в Донском казачьем полку, Сухоруков занимался и коммерческим делом: содержал почтовые станции на Кавказском тракте. В письме от 14 марта 1836 года Пушкин поздравил Сухорукова с женитьбой, кланялся жене, сожалея, что не может высказать ей все, «что про вас думаю, и все, что знаю прекрасного».

Далее Пушкин продолжал: «Писал ли я вам после нашего разлучения в Арзерумском дворце?.. Вы знаете, что я сделался журналистом (это напоминает мне, что я не послал вам «Современника»; извините,— постараюсь загладить мою вину). Итак, сделавшись собратом Булгарину и Полевому, обращаюсь к вам с удивительным бесстыдством и прошу у вас статей. В самом деле, пришлите-ка мне что-нибудь из ваших дельных, добросовестных, любопытных произведений. В соседстве Бештау и Эльбруса живут досуг, и вдохновение». В юности в посвящении к поэме «Кавказский пленник» поэт говорил:

...Пасмурный Бешту, пустынник величавый,
Аулов и полей властитель пятиглавый,
Был новый для меня Парнас.
Забуду ли его кремнистые вершины,
Гремучие ключи, увядшие равнины...

Письмо В. Д. Сухорукову свидетельствует: нет, не забыл!..