Кавминводы

Три жизни Александра Алябьева
А. А. Алябьев

В лето от Рождества Христова 1818, июня 19 дня, в поселение на Горячих Водах въехала коляска, запряженная ямскими лошадьми. Глядя на сидящего в ней офицера, никто не стал бы гадать, к какому роду войск он принадлежит. Расшитый золотыми шнурами доломан, опушенный мехом ментик, небрежно наброшенный на левое плечо, сразу же выдавали в нем гусара, как и бакенбарды, и пышные усы, которые высочайше дозволялось носить только в легкой кавалерии. Цвета мундира и приклада новоприбывшего указывали на то, что служит он в Ахтырском гусарском полку. А представленная им подорожная, подписанная Екатеринославским губернатором, свидетельствовала о том, что податель ее - штабс-ротмистр Александр Александрович Алябьев.

Фамилия эта сразу же заставляет нас обратиться к миру музыки и вспомнить чудесный, трогательный романс «Соловей», сочиненный на слова Антона Дельвига композитором по фамилии Алябьев. Имеет ли он отношение к прибывшему на Воды гусару? Самое прямое - гусарский штабс-ротмистр с усами и бакенбардами и есть будущий автор «Соловья». Только жизнь его однажды оказалась разорванной на две части, настолько отличавшиеся друг от друга, что позволяет говорить не об одной, а о двух жизнях Александра Алябьева. И даже о трех - третьей стала жизнь его музыкального наследия. Для жителей Пятигорска чрезвычайно важно то, что город их оказался не только свидетелем всех этих трех жизней, но и причастным к некоторым переменам в судьбе композитора.

Приезд на Воды летом 1818 года был одним из эпизодов первой жизни Александра Александровича, той, к которой пишущие о нем не проявляют большого интереса, и о которой частенько говорят не очень вразумительно. Очень бегло описывается, как правило, и первый приезд будущего композитора на Кавказские Минеральные Воды. А право же, этот приезд сыграл немаловажную роль в его судьбе, а значит, заслуживает нашего внимания.

Начнем с того, что мог увидеть у подножья Машука гусарский штабс-ротмистр, прибывший сюда для лечения застарелой раны. А увидеть он мог, как рождался молодой курорт. Еще стояли в Горячеводской долине солдатские палатки, шалаши и балаганы. Еще привозили сюда к началу сезона кочевники-калмыки свои войлочные шатры-кибитки. Но уже появились у источников дощатые купальни, а к ним удобная экипажная дорога, проложенная пленными поляками и ими же выстроенная каменная лестница.

Внизу, под горой, то здесь, то там вырастали деревянные и турлучные строения, давая начапо улице, которая пролегла вдоль всей долины, образованной двумя машукскими отрогами. Первым поставил свои дома - по обеим сторонам дорога к источникам - аптекарь Иван Матвеевич Соболев. За ним потянулись и другие жители губернского города Георгиевска. Более поздним обитателям поселения, селиться было уже не так страшно. А вот Ивану Матвеевичу... И все же он рискнул обосноваться в местности, где «почти не было никакого строения, а существовала одна пустота и опасность от набегов», как говорила позднее его дочь Елена, очень скоро сделавшаяся хозяйкой этих домов по смерти своего батюшки. Впрочем, управляла домами не она сама, а ее мать, вышедшая вторично замуж за уездного предводителя дворянства, подполковника Толмачава. Оттого в поселении Соболевские домовладения стали называть «домами подполковницы Толмачевой». Были это, не Бог весть, какие хоромы, но чистые и просторные - их не стыдно было сдавать под жилье самой прилчной публике.

В одном из этих домов и поселился Алябьев со своим крепостным слугой Петром Сахатурой и сопровождавшим его унтер-офицером Семеном Щегловым. В каком именно - неизвестно и потому трудно сказать, сохранился ли этот дом. Ведь судьба строений на обеих усадьбах Соболева-Толмачевой была разной. Те, что стояли ниже дороги на гору Горячую, были сломаны при строительстве Всесословного клуба (ныне Театр оперетты). Не уцелело и самое верхнее здание, замененное на рубеже Х1Х-ХХ веков, большим «доходным домом». Угловой дом, выходящий к дороге на «Горячку», был значительно перестроен. И только небольшой домишко у ворот верхней усадьбы остался в своем прежнем виде - разве что камышовую крышу заменили шиферной.

Жизнь на Водах в ту пору была не слишком веселой. Главные занятия приезжих составляли питье воды из кислосерного колодца и прием ванн, что было связано с долгим ожиданием в очередях. Ведь и купален, и ванн в них было, как говорится, раз-два и обчелся. Так что времени на лечебные процедуры уходили долгие часы. Остаток дня посвящался отдыху и нехитрым развлечениям, из которых наиболее распространенными были игра в карты, поездки в соседнюю шотландскую колонию и беседы, доставлявшие приятность в случае, если собеседники оказывались подходящими.

Что касается штабс-ротмистра Алябьева, то люди, с которыми он мог общаться тем летом - по крайней мере, двое из них - оказались интересны не только ему, но и нам с вами, поскольку благодаря им мы имеем возможность заглянуть в жизнь нашего героя, предшествовавшую его появлению на Водах. Одним из этих людей был старший брат Александра Александровича, Василий. Встреча с ним, видимо, была оговорена заранее и не могла не принести обоим большую радость, ибо в последние годы обстоятельства вынуждали братьев жить вдалеке друг от друга, тогда как ранее были неразлучны.

Детство свое они провели в Тобольске, где отец их занимал пост губернатора. В 1796 году его назначили правителем Кавказского наместничества, центр которой находился тогда в Астрахани - туда и переехала семья, но пробыла там недолго, всего год спустя сменив провинциальное житье на столичное. Александр Васильевич Алябьев был сделан президентом Берг-коллегии, которая руководила всем горным делом в России. Это во многом повлияло и на судьбу его сыновей - оба они еще в юные годы оказались зачислены на службу в руководимое им ведомство. Василий, а за ним и Александр, довольно быстро шагали по ступеням служебной лестницы, имевшим в горном деле свои замысловатые наименования - унтершихтмейстер, шихтмейстер, бергшворен, гиттенфервалтер.

В 1812 году службу Александра в Берг-коллегии прервала Отечественная война, Василий же продолжал служить, и к моменту их встречи имел чин обербергмейстера (старшего горного инженера), соответствовавший генеральскому. Несмотря на это он, прибыв на Воды, почему-то поселился со всей своей прислугой не в капитальном доме, а в «кибитке и палатках», как свидетельствует «Ведомость посетителей Горячих Вод».

Братья, конечно же, проводили много времени вместе, говорили и не могли наговориться, поскольку, разлучившись в 1812 году, впоследствии виделись чрезвычайно редко. Несомненно, что, путешествуя по окрестностям поселения, они не раз заезжали в ближайшие горские аулы, внимательно знакомились с жизнью и бытом их обитателей. О том, что подвигало их к тому не досужее любопытство праздных курортников, свидетельствует появление горских мотивов в музыке Александра и сочинения на кавказские темы, написанные Василием, который, оказывается, не без успеха сочетал горное дело с занятием поэзией. Один из романсов Алябьева на стихи брата, так и называется «Черкес». Но романсы - это в будущем. Пока что в активе начинающего композитора лишь немногие «пробы пера», созданные в 1810-1811 годах, незадолго до того, как война вырвала Александра Александровича из привычного круга мирной жизни и заставила надеть военный мундир.

О событиях 1812 года и последующих лет, поведенных в боях и походах, о службе воинской, кавалерийской, гусарской, Александр Алябьев мог вести речь с ротмистром Павлом Ивановичем Петровым, который тем летом прибыл на Горячие Воды, как ремонтер, закупавший лошадей для своего Александрийского гусарского полка. Документальных свидетельств их знакомства у нас нет, но трудно предположить, что оно не состоялось - как могли не встречаться и не общаться в маленьком поселении два гусара полки которых, к тому же, входили в одну дивизию? Не исключено даже, что они могли быть знакомы и раньше.

Правда, сражаться вместе им не довелось - Алябьев начал войну корнетом Третьего украинского казачьего полка, потом, уже в начале заграничного похода, был переведен в Иркутский гусарский полк. И лишь за год до приезда на Воды стал ахтырским гусаром, чему способствовал, скорее всего, назначенный командиром этого полка небезызвестный Денис Давыдов. Алябьев подружился с ним, воюя под его началом в партизанском отряде. Так что было у него и о чем рассказать собрату-гусару, и о чем расспросить того. Ведь известно, что александрийцы в Отечественную войну покрыли себя неувядаемой славой и получили прозвище «бессмертных гусар».

Через Павла Ивановича Александр и Алябьев мог познакомиться с Хастатовыми, с которыми тот породнился. Прожившая не один год на Кавказе, прославившаяся здесь своей храбростью, Екатерина Алексеевна Хастатова, как и женатый на ее старшей дочери поручик Аким Акимович Шан-Гирей, могли многое рассказать свежему человеку, каким был Алябьев, об удивительном крае, куда занесла его судьба. Рассказы эти, вместе с другими пятигорскими впечатлениями запали в душу начинающему композитору и в значительной мере повлияли на его творчество. Кавказская тематика в дальнейшем станет одной из важных составляющих его музыкального наследия. А воспоминания о Пятигорске - одними из самых приятных в его последующей, второй, жизни...

Прошло тринадцать лет. Промежуток времени, не столь уж долгий для человеческой жизни. Но сколько вместил он для Александра Александрович Алябьева! Отставка, беззаботное житье-бытье в Москве. Вхождение в мир театральный и музыкальный. Обретение широкого круга друзей и единомышленников. Первые серьезные произведения, первые успехи на композиторском поприще. Пробуждение любви к чудесной девушке. Потом нелепая история - смерть случайного знакомого, участвовавшего в ссоре за карточным сголом в доме Алябьева. Тюремное заключение. Суд. Жестокий, трудно объяснимый приговор, лишивший безвинного, в сущности, человека всех прав и состояния, чинов и орденов. Приговор, переломивший жизнь его надвое.

Вторая жизнь Алябьева началась в тюрьме и продолжилась в сибирской ссылке, которая по злой иронии судьбы протекала там, где прошло счастливое детство композитора - в Тобольске. Правда, тяжкое положение ссыльного облегчали общение с представителями местной интеллигенции, совместные с ними занятия музыкой. И творческая мысль Алябьева, напряженно заработавшая во время заключения (именно в тюремной камере был написан всемирно известный «Соловей»), бурно расцвела при встрече с городом детства.

Но ссылка есть ссылка. Лишив композитора свободы, она нанесла и жестокий вред его здоровью. Прогрессирующая болезнь потребовала срочного серьезного лечения. С трудом вырванное разрешение императора выехать на Кавказ принесло новое унижение: долгий путь сюда Алябьев проделал в сопровождении конвоира, казачьего урядника. А вдогонку ему летело предписание об усиленном надзоре. И все же поездка на Кавказ наметила кое-какие перемены к лучшему. Правда, поначалу они были не видны ни окружающим, ни самому Александру Александровичу.

Да он и не ждал перемен. Просто радовался, что, наконец, снова увидел Кавказские Минеральные Воды. Сюда Александр Александрович прибыл к началу курортного сезона, прожив некоторое время в Ставрополе. Вместе с ним приехала и сестра Екатерина Александровна, взявшая на себя заботу о больном. Как и полагалось в те годы, лечение было начато у подножья Машука. Здесь вместо маленького поселения, занимавшего когда-то лишь часть Горячеводской долины, вырос симпатичный городок, сбегавший с машукского склона в долину Подкумка. В нем появились уже большие каменные здания и строительство их продолжалось. Источники отделали камнем, вдоль главной улицы проложили бульвар. Совсем недавно поселок получил статус города и стал именоваться Пятигорском. Наиболее приятной для жизни сделалась его верхняя часть, удаленная от запаха серных источников и раскаленных скал горы Горячей, обдуваемая свежим ветерком и украшенная зеленью молодых садов. Именно там, на горке, в доме, принадлежавшем поначалу семье Котыревых, а позже Карабутовых, и поселились брат и сестра Алябьевы.

В отличие от домов Толмачевой, где, кстати сказать, композитор жил не только в свой первый, но и некоторое время во второй приезд, это его жилище привлекало и продолжает привлекать пристальное внимание краеведов. О «Доме Алябьева» - его хозяевах, печальной судьбе этого памятника культуры и борьбе общественности за его сохранность - написано более чем достаточно. Избегая излишних повторений, остановлюсь лишь на некоторых эпизодах пятигорского бытия композитора. Несмотря на болезнь, плохо поддававшуюся лечению, он вел довольно интенсивную духовную жизнь: серьезно изучал жизнь кавказских горцев, слушал их музыку. Знакомство и сближение с чешским композитором и теоретиком музыки Иосифом Гунке позволило Алябьеву окунуться в мир западно-славянской мелодики, а встреча с украинским ученым-естествоиспытателем Михаилом Максимовичем открыла перед ним мир народной песни, которую он постигал, «аранжируя для пения и фортепиано». Плодом их совместного творчества стал сборник «Голоса украинских песен». Но важнейшим событием пятигорской жизни Александра Александровича, имевшем счастливое продолжение в дальнейшем, стала встреча с любимой женщиной.

Свое начало эта история берет в Москве, когда Александр Алябьев, осенью 1823 года отправленный в отставку, вернулся к штатскому существованию и, как говорится, с головой окунулся в светскую и театральную жизнь «второй столицы». Среди его тогдашних приятелей был Григорий Александрович Римский-Корсаков, представитель известнейшего в Москве семейства В гостях у Римских - Корсаковых часто бывали Пушкин, Мицкевич, Кюхельбекер, Денис Давыдов. Связанный с этим семейством родственными узами А. С. Грибоедов описал дом Римских-Корсаковых в своей комедии «Горе от ума», как дом Фамусова, хотя главенство там давно принадлежало не почившему в Бозе хозяину, отставному камергеру, а его вдове, Марии Ивановне. Кроме Григория у нее было еще двое сыновей и пятеро дочерей.

Самая младшая, Катя, пленила сердце отставного гусара, часто навещавшего Григория Александровича. У нее возникло ответное чувство. Но роман их развиться не успел - грянуло судебное дело Алябьева, разлучившее влюбленных. Два года спустя, уступив настояниям матери, Екатерина Александровна стала женой некоего Офросимова. Вспоминал ли ссыльный о недолгих счастливых минутах, проведенных с нею. Тосковала ли она, живя с нелюбимым мужем, по обаятельному, умному, талантливому товарищу своего брата? Верили ли они в то, что могут встретиться? Кто знает, кто знает...

Но вот Пятигорск, лето 1832 года. Екатерина Офросимова вместе с матерью приезжает сюда лечиться. К сожалению, биографы Алябьева не могут дать точный ответ на вопрос, случайной ли была их встреча, состоявшаяся 2 июня? Ведь известие о том, что ссыльному композитору разрешено лечиться на Кавказе, конечно же, к весне успело дойти до Москвы. И Катя, узнав об этом, смогла убедить мужа, что ей необходимо лечение кавказскими Водами...

Кстати сказать, это была не первая ее поездка в южные края. В мае 1827 года Мария Ивановна с тремя детьми - сыном Григорием, дочерьми Александрой и Екатериной, ездила лечиться на Кавказские Минеральные Воды. Путешествие это любопытно во многих отношениях. Начать с того, что семейство подверглось нападению горцев, которые, по уверениям некоторых современников, не только ограбили проезжих, но и захватили в плен старшую дочь, Александру. Ходили слухи и о том, что к ней посватался владетель Дагестан., Шамхал Тарковский, одновременно с ними лечившийся на Горячих Водах. Факт его пребывания на курорте документально подтверждает отчет главного врача Ф. П. Конради

А главное, поездкой очень заинтересовался Александр Сергеевич Пушкин, неравнодушный к Александре. Он хотел сделать ее героиней задуманного им «Романа на Кавказских Водах». Замысел свой поэт не осуществил, но в единственной, полностью написанной им, первой главе рассказал о том, как московская барыня Катерина Петровна Томская собирается везти свою дочь Машу для лечения на Кавказские Воды. Здесь легко узнаются Мария Ивановна и Александра.

Катя же, хоть не попала в наброски романа, но в истории российской культуры оставила след куда более весомый, чем ее старшая сестра. Ведь ей посвящен целый вокальный цикл Александра Алябьева. Работать над ним композитор начал в Пятигорске, после их встречи, показавшей обоим, что былые чувства не угасли, а, наоборот, окрепли в разлуке. Открывает цикл романс «Тайна» на слова Александра Вельтмана. На рукописи помечено: «Пятигорск, 17 июля 1832 года». Алябьева этот текст привлек тем, что первые и последние слова каждого куплета образуют вместе фразу «Я вас люблю». Екатерине Александровне посвящены и еще пять романсов: «Я вижу образ твой», «Кольцо», «Где ты, где ты, друг мой милый», «До свиданья», «Люблю, когда пташка моя защебечет».

Спустя восемь лет, выдержав положенный срок после смерти супруга, Екатерина Александровна сама найдет любимого и сумеет убедить его: не смотря ни на что, они должны соединить свои судьбы. 13 августа 1840 года в маленькой подмосковной церквушке состоится их венчание. Так, благодаря пятигорской встрече Александр Александрович обрел свое счастье. И тем, что он оказался не в Сибири, а в Подмосковье, композитор, в конечном счете, тоже обязан Кавказу. Ведь положение поднадзорного делало его здесь объектом внимания Командующего войсками па Кавказской линии и в Черномории, осуществлявшего на Северном Кавказе и гражданскую власть. В 1831 году, после Г. А. Емануеля, тяжело раненного в бою, эту должность занял генерал-лейтенант Алексей Александрович Вельяминов, сподвижник Ермолова и очень гуманный человек.

Его старший брат, Иван Александрович Вельяминов, сибирский генерал-губернатор, хорошо знавший «поднадзорного Алябьева», старался, как мог, облегчить ему жизнь в ссылке. И, отправляя ссыльного на лечение, конечно же, сообщил об этом брату, попросив позаботиться о безвинно осужденном. Алексей Александрович так и сделал. Он даже назначил специальную комиссию, которая дала отзыв о плохом состоянии здоровья Алябьева и о его примерном поведении. На этом основании композитор просил оставить его на Кавказе. К сожалению, император не внял этой просьбе, однако же, распорядился изменить место ссылки, поменяв Тобольск на более близкий к Центральной России Оренбург. А там заботу об облегчении участи ссыльного взял на себя генерал-губернатор А. П. Перовский, который и добился того, чтобы Алябьеву было разрешено жить в Московской губернии, а потом и в самой Москве. Здесь, в любимом городе, Александр Александрович продолжал свою интенсивную творческую жизнь, хоть и не восстановленный в правах, но горячо почитаемый многочисленными поклонниками его таланта, окруженный заботами любящей cупруги. У нее на руках и скончался 22 февраля 1851 года замечательный композитор, «русский соловей», которого, впрочем, не раз называли и «кавказским соловьем».

Музыка Алябьева начала звучать на Кавказских Минеральных Водах еще при жизни композитора. В августе 1832 года в Кисловодске, куда, по тогдашнему обычаю всех лечащихся, переехал и Алябьев, был устроен грандиозный праздник. Владимир Броневский в своей книге «Поездка на Кавказ» так описывал его: «Праздник был блистательный, каких здесь еще не бывало. Кроме посетителей, приглашено было 300 кабардинских князей и узденей... пели перед ними стихи и разыгрывали прекрасный полонез с хором, сочиненный известным композитором, любителем музыки Алябьевым».

Демонстрируя горцам свое творчество, композитор старался больше узнать и об их музыке. Продолжая знакомство с местными жителями, начатое в первый приезд, он посещал соседние аулы, записывал песни их обитателей, не забывая обозначить и звучание инструментальных наигрышей. «Слышавшие... песни кавказских горцев, - писал позднее один из почитателей его таланта, - которые успел схватить Алябьев, странствуя по Кавказу, говорят, что это что-то очаровательно-прекрасное, звуки, которых Европа еще не знала, от которых веет горными бурями, в которых слышна новая жизнь».

Народные мелодии сделались основой ряда «кавказских» романсов, таких как «Кабардинская песня», «Песня Кичкине», «Грузинская песня», «Черкес», «Любовник розы соловей», «Черкесская песня». Кавказские мотивы звучат в фортепьянных пьесах Алябьева и, конечно, в самом крупном его «кавказском» произведении - опере «Аммалат-Бек» на сюжет повести Бестужева-Марлинсксто. Надо полагать, что некоторые из этих вещей исполнялись и впоследогвии, уже после кончины композитора, как профессиональными музыкантами, так и артистами - любителями, дававшими концерты в городах Кавказских Минеральных Вод. Они дали начало третьей, посмертной, жизни Александра Александровича, душа которого осталась в его творениях.

Навсегда поселился в наших южных краях прилетевший с далекого севера знаменитый «Соловей»- один из шедевров мирового музыкального искусства. Он не только вошел в репертуар многих местных и гастролировавших здесь певиц, но и сделался обязательным вставным номером в опере Россини «Севильский цирюльник», которую не раз доводилось слышать здесь любителям музыки.

В последние десятилетия отдельные произведения Алябьева, в первую очередь, романсы «Соловей» и «Нищая», не раз звучали со сцен кисловодского Курзала, Лермонтовской и Пушкинской галерей, и, конечно же, пятигорского театра, построенного на месте «домов Толмачевой», которые давали когда-то приют композитору. Наполнен музыкой и «Дом Алябьева», сохраненный усилиями общественности от разрушения и ставший частью заповедного «лермонтовского квартала». Память о выдающемся российском композиторе живет здесь в любовно собранных нотных тетрадях, пластинках, книгах о его творчестве. Й в регулярно проводящихся концертах, где волшебные мелодии «кавказского соловья» сплетаются с произведениями русской и зарубежной классической музыки, народными напевами, духовным песнопением, задумчивыми аккордами бардов.

А некоторое время назад посетители музыкальных вечеров в «Доме Алябьева» получили просто-таки роскошный подарок. Заслуженная артистка России Ирина Комленко отыскала с помощью своих друзей ноты романса «Тайна», того самого, что был посвящен Екатерине Офросимовой и написан после их судьбоносной встречи. Многие годы он пребывал в забвении и вот теперь вновь зазвучал в стенах того дома, где был написан. «Третья жизнь» Александра Алябьева продолжается!

Читать на тему:
Дом Алябьева в Пятигорске (Музеи)
Дом Алябьева («Архитектура старого Пятигорска»)
А. А. Алябьев в Пятигорске (Статьи)
Алябьев в Пятигорске («Памятники Отечества»)