А. С. Пушкин и Северный Кавказ

«Смотреть на истину прямыми глазами...»

Предлагая своему лицейскому другу «поговорить о бурных днях Кавказа», Пушкин едва ли предполагал, что их бесконечная череда растянется на десятилетия кровавой Кавказской войны. Рыскающий в горах воинственный разбой еще долго тревожил русскую литературу, подвергая вполне реальной опасности пленения ее лучших представителей.

В июле 1828г. А. С. Грибоедов, назначенный министром-резидентом в Персию, совершил переезд по Военно-Грузинской дороге. Только случайность уберегла его от нападения горцев и возможного плена. За несколько верст до станции Коби, как вспоминает его спутник и второй секретарь посольства Карл Аделунг, «нас встретил майор Челяев со свитой примерно в 10 человек казаков и грузин; он был знаком с Грибоедовым раньше; узнав об его приезде, вышел его приветствовать... После того как мы прошли верст 5 по очень трудной дороге, встретились нам несколько осетин, которые отозвали Челяева в сторону и что-то сказали ему на ухо. Мы узнали, что в трех верстах отсюда собрались 300 осетин, чтоб напасть на проезжающих; люди, которые сообщили нам это известие, были разведчиками. Несмотря на это предупреждение, Грибоедов решил ехать дальше, но, уступив в конце концов просьбам и мольбам Челяева, вернулся, с тем чтоб продолжить путь на другой день».

Декабрист Александр Бестужев был переведен из сибирской ссылки рядовым в войска Кавказского корпуса. «Зачинщик русской повести», как назвал его Белинский, сумел здесь вернуться к литературной деятельности и опубликовал, под псевдонимом Марлинский, многие увлекательные повести. Полный новых впечатлений, он в первом же кавказском очерке делится наблюдением, сделанном в горном краю: «Там над головою путника вьется разбойник воздуха — орел, там рыщет разбойник лесов — волк и разбойник гор — черкес; припав за камнем, готовит им и себе добычу». Перу Бестужева принадлежит и «Рассказ офицера, бывшего в плену у горцев», составленный, как можно заключить, на основе реальных событий. Объясняя склонность горцев к грабительским набегам, писатель приходит к выводу, что «хищничество есть единственная их промышленность, единственное средство одеться и вооружиться. Скалы родные дают ему скудную пищу, стада - грубую одежду, но ему хочется иметь винтовку с насечкою, кафтан с галуном; хочется купить прекрасную жену и пить густую бузу или вино - и как вы хотите, чтобы человек храбрый от привычки, потому что он осужден от ко-лыбели выбивать свое существование у грозной природы, чтобы человек сильный, и к этому всему нищий, не хотел присвоить себе все, что ему по силам? На грабеж идет он как на охоту, и добыча, взятая из зубов опасности, для него и плата за труд, и слава за подвиг, и приманка на будущие набеги».

Считается, что Бестужев погиб в июне 1837 года при высадке русскими десантами на мысе Адлер. Однако тело его после боя найдено не было, и, по существующему предположению, он окончил свои дни, томясь в горском плену.

Наиболее желанной боевой добычей для горцев были именно русские офицеры. В стихотворении «Валерик» Лермонтов приводит предсмертный бред раненого капитана («Спасите, братцы, — Тащат в горы...»), передающий, видимо, вполне реальный боевой эпизод. Сам Лермонтов также подвергался опасности пленения. Вот что сообщает он своему другу в письме из Тифлиса: «... Два раза в моих путешествиях отстреливался: раз ночью мы ехали втроем из Кубы, я, один офицер нашего полка и черкес (мирный, разумеется), и чуть не попались шайке лезгин». Позднее в его странствиях был еще случай, когда поэт едва ушел от настигающей его погони. По рассказу журналиста и издателя А. А. Краевского, Лермонтов подарил ему свой кинжал, которым однажды отбивался «от трех горцев, преследовавших его около озера между Пятигорском и Георгиевским укреплением. Благодаря превосходству своего коня поэт ускакал от них. Только один его нагонял, но до кровопролития не дошло. — Михаилу Юрьевичу доставляло удовольствие скакать с врагами на перегонку, увертываться от них, избегать перерезывающих ему путь». Рассказ этот подтверждают и воспоминания кавказского офицера П. И. Магденко, попутчика в одной из поездок поэта. По его словам, Лермонтов «указывал нам озеро, кругом которого он джигитовал, а трое черкес гонялись за ним, но он ускользнул от них на лихом своем карабахском коне».

Осенью 1843 года два месяца в плену у горцев провел приятель Лермонтова — Михаил Глебов (секундант на последней дуэли поэта). Нет худа без добра: история эта, а также удачный побег Глебова наделали много шума и способствовали, как полагают, его быстрой служебной карьере: в чине ротмистра гвардии он попал в адъютанты к самому наместнику Кавказа князю Воронцову.

В июне 1853 года нападению чеченцев подвергся фейерверкер 4-го класса граф Лев Николаевич Толстой. На пути из крепости Воздвиженской в Грозную группа офицеров, в которой были Толстой и его чеченский кунак Садо Мисербиев, отделилась от основного отряда. Попытка избежать монотонного движения в колонне окончилась печально: атака конных горцев была внезапной и молниеносной. Толстой и Садо поскакали в сторону Грозной и сумели оторваться от погони. Остальные повернули к отряду, но лишь один офицер успел спастись. Двое других серьезно пострадали: П. А. Полторацкий получил несколько разящих сабельных ударов, а Г. Д. Щербачев вскоре скончался от тяжелых ран. О происшествии Толстой записал в дневнике: «Едва не попался в плен, но в этом случае вел себя хорошо...».

Трудно судить, какой неповторимый опыт приобрел бы в чеченской неволе будущий автор «Казаков» и «Хаджи-Мурата». Во всяком случае, описанная ситуация явно напоминает ту, когда пленниками гор оказались его Жилин и Костылин.

Вслед за Пушкиным своих «Кавказских пленников» написали Лермонтов и Лев Толстой. Сбросив «обветшалые лохмотья» романтизма, оба они, участники бесконечной кавказской драмы, изображали войну такой, какой видели сами — «в крови, в страданиях, в смерти». Оценивая стихотворение «Валерик», запечатлевшее сцены тяжелого сражения в Чечне, Белинский писал, что отличительный характер поэзии Лермонтова заключается «в его мощной способности смотреть прямыми глазами на всякую истину». В «Хаджи-Мурате» Толстого есть горькие и честные строки о ненависти чеченцев к русским. Отметим, однако, и другое: в нашей классике русский пленник всегда обязан своей вновь обретенной свободой горянке. Реальность непримиримой войны была намного страшнее, но, даже понимая это, авторы «Пленников» переписывали исход жестокого сюжета по-своему — так, как им подсказывало сердце.

Читать на тему: Пушкин и Северный Кавказ (Автор: Л. А. Черейский)